Новая мужественность в Казахстане: от права на труд к ответственности и партнёрству - ИА Кокшетау Азия

1133

Фото: freepik.com

Опрос КИСИ показывает: более половины мужчин считают, что при нехватке рабочих мест именно они должны иметь преимущество. Но это не история о власти. Это история о давлении роли и о том, как из нее вырастает новая мужественность, человечнее, мягче и взрослее.

Социологически гендер не ограничивается исключительно анализом женщин, необходимо видеть и вторую половину системы – мужчин. В одном из опросов респондентам было предложено оценить утверждение «Когда рабочих мест недостаточно, мужчины должны иметь больше прав на работу, чем женщины». Так, 52,5% респондентов в той или иной мере были согласны с этим утверждением, а 44,9% не согласны (опрос от 11.05–22.06.2024, проведенный по заказу КИСИ, 8 101 респондент. В опросе принимали участие респонденты старше 18 лет из 17 регионов страны и городов республиканского значения Астаны, Алматы и Шымкента). При этом если 55,5% мужчин были согласны с этим утверждением, то среди женщин их оказалось чуть меньше – 50% респондентов.

Данные показывают внутреннюю противоречивость ценностного поля в обществе. Даже при выраженном прогрессе в сфере образования и женской занятости идея приоритета мужчин при дефиците рабочих мест сохраняет значительную поддержку, особенно среди семейных, менее образованных и экономически уязвимых респондентов, что отражает двойственный характер гендерной модернизации, когда стремление к равенству соседствует с устойчивыми представлениями о мужчинах как опоре семьи и носителях материальной ответственности.

Каковы социально-демографические особенности?Данные по полу, возрасту, образованию, семейному положению и доходу демонстрируют весьма показательные закономерности:

Средний возраст как зона наибольшего напряжения. Мужчины 30–45 лет демонстрируют наибольшую поддержку традиционных установок, и это закономерно. Именно в этом возрасте сходятся все их такие социальные обязательства, как ипотека, растить детей или забота о пожилых родителях. Общество предъявляет к ним больше требований и меньше гарантий. Такой дисбаланс и рождает защитный консерватизм, стремление удержать старые нормы как способ удержать собственную идентичность в быстро меняющемся мире.
Образование и экономическая автономия. А вот высокий уровень образования снижает тревогу и делает взгляды менее патриархальными. Но не потому, что образованные мужчины просвещённее, а потому что они менее зависимы от нестабильного рынка труда. У них больше профессиональных возможностей, они чувствуют контроль над своей жизнью, и потому могут позволить себе равенство. А вот у тех, кто находится в низкодоходных нишах, чувство контроля минимально. Для них «мужское право на труд» становится не идеологией, а последней социальной страховкой в мире.
Профессия и квалификации снижают зависимость от патриархальных представлений. Мужчины с устойчивым положением на рынке труда меньше нуждаются в гендерной страховке и чаще принимают идею равноправия. Здесь патриархат не исчезает, но он теряет функцию защиты. А у мужчин из нестабильных профессиональных ниш патриархальная логика сохраняется как символическая компенсация утраченного контроля, если невозможно гарантировать успех, то можно хотя бы сохранить статус кормильца.
Семейные структуры и мораль долга. Женатые мужчины чаще поддерживают трудовой приоритет. Однако этот патриархат носит патерналистский характер, он связан с заботой, а не с властностью. Мужчина в браке чувствует моральный долг защищать семью и поэтому стремится закрепить своё «право на труд» как форму ответственности. В то же время среди неженатых мужчин, особенно в городских слоях, заметна тенденция к переосмыслению, труд и доход перестают быть мерой достоинства, уступая место идее партнёрства.
Материальная уязвимость и символическая опора. Кросстабы по доходу подчёркивают, что именно среди экономически уязвимых групп патриархальные убеждения сильнее. Мужчина с низким доходом живёт в постоянном конфликте между такой социальной нормой, как «ты должен обеспечивать семью» и реальностью рынка, на котором стабильность работы ему вовсе не гарантирована. Патриархальное мышление в этом смысле становится формой психологической защиты, поскольку возвращает ощущение контроля в мире, где правила меняются быстрее, чем возможность адаптироваться. Но эти установки возникли в результате исторической инерции социального контракта, где мужчина – это кормилец, а женщина – хранительница очага. Разрушение этой модели без её морального переосмысления оставляет мужчину в вакууме идентичности. И потому поддержку мужского приоритета не стоит трактовать исключительно как проявление силы, а больше как признак структурного давления. Пока общество не предложит мужчинам альтернативную позитивную модель самоценности, не через заработок, как это было многие десятилетия, а через участие, партнёрство, воспитание, они будут цепляться за старую, потому что в ней хотя бы ясно, кто ты и зачем живёшь.

Сдвиг к новой модели маскулинности. Тем не менее наши данные показывают зарождающийся сдвиг. Среди молодых мужчин и женщин, особенно с высшим образованием и городской социализацией, укрепляется представление о взаимной ответственности и совместном обеспечении семьи. Для них равенство не угрожает роли мужчины, а, наоборот, освобождает ее от избыточного давления. Это уже не борьба полов, а постепенная адаптация социальной системы, в которой мужественность перестаёт быть синонимом долга и становится формой участия. У молодёжи (18–29 лет) патриархальные взгляды уже не доминируют. Они не отвергают ответственность, они просто делят её. Молодые мужчины всё чаще воспринимают семью как партнёрство, для них равенство не означает угрозу, а освобождение от одиночного долга быть «всем и за всех».

Смысловой баланс. Как показали данные, наше общество продолжает строиться вокруг модели мужчина – кормилец. Заметим, что эта роль формируется не только в семье, через семейное воспитание, но и медиа, профессиональные ожидания и даже юмор. Мужчина измеряется степенью ответственности, если семья живёт достойно, то это его заслуга, если испытывает трудности, то это тоже его вина. Именно это культурное убеждение и формирует структурное давление на мужскую идентичность, когда потеря дохода или работы воспринимается как моральное поражение.

Ожидаю возражения феминисток, например первого поколения, которые могут упрекнуть в предвзятости идей, спросив о мужском доминировании в парламенте, правительстве, национальных компаниях и даже медийной сцене. Да, Олимп остаётся мужским. Но мой анализ данных не о тех, кто наверху, а о тех, кто несёт систему на себе, о миллионах обычных мужчин, которые не принимают решения, но живут в их тени.

Феминистки второго и третьего поколения известны своей чувствительностью к языку смягчения, для них патриархат это не про личную тревогу, а про систему власти. Но здесь важно признать, что от патриархата страдают обе стороны. Женщины страдают от ограничения, а мужчины от давления. Поэтому я не оправдываю, а описываю взаимную уязвимость.

Новая этика: партнёрство вместо соревнования. Итак, мы увидели в наших данных, что поколение молодых как мужчин, так и женщин начинает иначе строить отношения с трудом и ответственностью. Среди молодых мужчин доля сторонников гендерного равенства заметно выше, среди женщин выше готовность к партнёрству, а не соперничеству. Это поколенческое смещение и может стать точкой выхода из старого равновесия страха, если говорить честно о женщинах и о мужчинах. Равенство не означает, что кто-то должен замолчать. Женщины нуждаются в доступе к власти и признанию труда, а мужчины в праве быть уязвимыми и нести долг без чувства вины. Равенства не прибавится, если общество будет все также ждать от мужчины железной стойкости, а от женщины жертвенности. Стоит снять с обеих сторон перегрузку ожиданий. Переосмыслить успех. Сильный мужчина не тот, кто всех кормит, а тот, кто умеет делить ответственность, а сильная женщина не та, кто всё выдерживает, а та, кто перестанет говорить, что ей легко. Наконец, менять язык. Вместо «мужчина должен» и «женщина обязана» говорить «МЫ можем». Это простая, но весьма серьезная замена.