К началу октября шестеро российских дезертиров, сбежавшие от войны в Казахстан, благополучно добрались до Европы. Это первый известный случай, когда страна ЕС согласилась выдать въездные документы группе сразу из нескольких бежавших российских военных. Би-би-си рассказывает о том, как правозащитники помогают дезертирам оказаться в безопасности — и как решают, кому именно помогать.
Антон (имя изменено по его просьбе) никогда особо не хотел становиться профессиональным военным, но родственники настояли, чтобы он поступил в военную академию. Военным был его прадед, и они хотели, чтобы Антон пошел по его стопам. «В 18 лет у меня не было независимости от родственников», — объясняет он.
За время учебы Антон разочаровался в армии — «понял, что в ней не все так, как говорят по телевизору», — и стал разделять оппозиционные взгляды. По его словам, он хотел уйти из академии, но под давлением руководства доучился и получил звание лейтенанта.
На момент полномасштабного вторжения России в Украину Антону было 23 года. Еще до войны, в конце января 2022-го, он написал рапорт об отказе от участия в учениях, которые должны были пройти в аннексированном Крыму в начале февраля. Юридически отказаться участвовать в учениях он не мог, окончательное решение оставалось за начальником.
«Мой начальник нарисовал на моем рапорте половые органы и сказал: „Ты едешь. Без вариантов“», — вспоминает Антон.
В середине февраля, уже во время учений, на полигон начали приезжать «какие-то генералы — устраивали строевые смотры, проверяли обмундирование у личного состава, ругались на командование». «Это был первый звоночек, который всех напряг», — вспоминает Антон. Он, как и все, читал новости, но не верил, что война действительно начнется: «Все обсуждали учения, но думали, что это показуха».
В ночь на 24 февраля военных построили в колонны и указали направление, в котором им приказано выдвигаться. В какой-то момент указатели на дорогах сменились на украинские. Так Антон в составе российской армии оказался в Украине. «Я обеспечивал связь между подразделениями, лазил по вышкам сотовой связи, настраивал спутниковую связь», — утверждает он.
Если находясь в России, шанс уволиться из армии еще оставался, то будучи в Украине это стало практически невозможно, говорит Антон: «Если ты придешь к начальству с бумажкой, они скажут: „Ты дебил?“ Я пытался несколько раз уехать в Россию, симулируя какие-то болезни, но это все было безрезультатно».
В итоге Антон пробыл в Украине почти полгода — по его рассказам, все это время он занимался обеспечением связи российской группировки войск в Запорожье, и только в конце августа 2022-го он смог уйти в отпуск. Уже в России он пытался возобновить процесс своего увольнения, но не успел — 21 сентября президент Владимир Путин объявил частичную мобилизацию и запретил контрактным военным увольняться со службы.
В этот же день Антон решил покинуть страну, и спустя сутки уже был в Казахстане. Ему звонили из военной части — хотели повторно отправить в Украину. «Сначала я отвечал на их звонки, сказал: „Извините, я уехал бухать“», — говорит он и объясняет, что так пытался тянуть время, чтобы командиры не объявили его незаконно отсутствующим.
Уже в Казахстане он начал заказывать через «Госуслуги» справки о несудимости, чтобы не пропустить момент, когда его объявят в розыск. В ноябре, спустя почти два месяца после побега, он узнал, что на него завели уголовное дело о самовольном оставлении части (статья 337 УК РФ, максимальное наказание — десять лет лишения свободы). Чуть позже Антона объявили в розыск.
«То, что он был в Украине, не значит, что ему нельзя помогать»
После начала войны в Украине Казахстан, куда можно въехать по внутреннему российскому паспорту, стал одним из центров притяжения уехавших россиян. Сначала туда уезжали политические активисты и обычные россияне, несогласные с войной, а после объявления мобилизации устремились те, кому угрожала отправка на фронт, в том числе уже мобилизованные и кадровые военные — такие, как Антон.
Уже в Астане он познакомился с местным правозащитником и юристом Казахстанского международного бюро по правам человека (КМБЧ) Артуром Алхастовым. После начала мобилизации в России он начал помогать тем, кто бежал от нее в Казахстан. «Есть организации, которые помогают людям уехать из России, а мы организация-хост в каком-то плане. Мы помогаем с тем, чтобы человек в Казахстане находился в безопасности, чтобы его не выдали в Россию и так далее», — объясняет он.
Параллельно с этим Алхастов начал заниматься верификацией российских дезертиров, которые обращались к нему и другим правозащитникам за помощью, — проверять их истории на соответствие действительности, чтобы убедиться, что это не засланные в страну сотрудники российских силовых структур, а в случае, если это действительно бежавшие военные — что они не совершали военных преступлений.
Алхастов придерживается позиции, что российские дезертиры — тоже пострадавшие от войны.
«Я не считаю, что если человек был в Украине, то ему нельзя помогать. Ребята, которые были на учениях тогда [перед войной], — я не знаю, в чем их можно винить. Их привезли на учения, которые у военных происходят регулярно, это часть службы. Никто из командования их не спрашивал: „А вы согласны сейчас войти на территорию Украины?“ Разумеется, такого не было», — объясняет он.
С верификацией дезертиров Алхастову начал помогать бывший российский военный Алексей Альшанский. Сейчас ему 28 лет, из российской армии он уволился в июле 2022 года в звании прапорщика, прослужив к тому моменту более 5,5 лет. В начале войны он находился в Подмосковье — был старшиной полигона, и отправка на фронт ему не грозила.
«У меня были подчиненные, контрактники, сержанты, плюс кто-то приезжал с дивизией на полигон. Мы просто собирались у меня в кабинете, сидели молча на диване и смотрели в стену, как дебилы. И курили много сигарет», — вспоминает Альшанский первые дни войны.
Почти сразу после начала вторжения, еще будучи кадровым военным, он начал помогать независимой аналитической группе Conflict Intelligence Team (CIT), которые расследовали деятельность российских военных в Украине на основе открытых источников. Сначала Альшанский, знакомый со многими аспектами военного дела и функционирования российской армии, выступал в качестве консультанта в расследованиях CIT, а позднее стал полноправным участником команды.
После объявления мобилизации Альшанский, не раздумывая, купил билеты и уехал в Казахстан — он понимал, что как бывший контрактник, недавно уволенный в запас, может оказаться одним из первых, кому придет повестка в военкомат. Уже в Казахстане он познакомился с Алхастовым и стал помогать ему. По мнению Альшанского, российские дезертиры — такие же политические активисты, как и бежавшие из страны оппозиционеры.
«Мало кто понимает, что дезертирство во время войны из армии страны-агрессора — это политическое действие, и за ним следует политическое преследование», — считает он.
Уже в Казахстане он познакомился с Антоном — они встречались лично, чтобы верифицировать его историю. По словам Альшанского, отличие их историй в том, что он успел уволиться из армии до начала мобилизации, а Антон — нет. В Казахстане Антон оказался без загранпаспорта (истек срок действия), без возможности его сделать (из-за уголовного дела) и с угрозой задержания и выдачи России (из-за межгосударственного розыска). Альшанский же в Казахстане смог сделать себе новый загранпаспорт и улететь в Европу.
«Мы не можем доказать, что человек — ФСБшник, но можем понять, что он подозрителен»
Успешно пройдя верификацию, Антон сам присоединился к Алхастову и Альшанскому, и они начали проверять остальных дезертиров уже втроем. Они работают не только с теми, кто уехал в Казахстан, но и с теми, кто оказался в Армении (туда тоже можно уехать по внутреннему российскому паспорту) или других странах, например, Сербии, Грузии или Черногории. Для въезда в эти страны нужен загранпаспорт, но у некоторых бежавших мобилизованных его не успели изъять.
«Мы не можем доказать, что человек — ФСБшник, но мы можем понять, что человек подозрителен, и сказать правозащитникам, что с ним нужно быть максимально осторожным. Такие люди были», — говорит Альшанский.
«Сначала человек предоставляет нам все документы, потом мы с ним разговариваем, узнаем его историю, задаем вопросы по ней и попутно проверяем. Некоторые части я знаю лично, если человек оттуда попадает, я могу спросить: „А где столовая находилась?“, „А вот заходишь, у тебя там памятник стоит, помнишь?“, он отвечает „да-да“, а я-то знаю, что он там не стоит. Такие вещи», — объясняет он.
«Я, наверное, на протяжении месяца им про все рассказывал в деталях. Очень долго мы общались. Сначала знакомились, лично встречались несколько раз. Я все рассказывал подробно, а Леша [Альшанский] пробивал меня по своим базам», — вспоминает Антон.
«У нас был человек, который добровольцем пошел воевать, подписал контракт, оказался в учебке, и там понял, куда попал. Потому что он прям в учебке, на территории России, увидел ямы для отказников. И сбежал, — рассказывает Альшанский. — Он обратился к нам, но потер свои страницы в соцсетях, не зная, что мы можем найти их копии. А там было все в „Za ПраVду“, „Сила в ПраVде“, то есть человек разделял это дерьмо. Но когда увидел, как там все на самом деле, то испугался и сбежал. Но нам было плевать на его взгляды, потому что как минимум эти взгляды не получили реализацию, — до фронта он не доехал. Есть доказательства, что он там не был? Есть. Есть понимание, что это за человек? Не самый лучший человек. Но он дезертировал, а дезертирство — это действенный отказ от участия в войне, который больше не нужно ничем доказывать».
Сложнее ситуация обстоит с проверкой того, мог ли человек быть причастен к военным преступлениям, продолжает Альшанский: «Мы смотрим, какая у него воинская часть. И если я понимаю, что на момент вторжения эта часть не участвовала в войне, и человек говорит, что не участвовал в войне, а сбежал из армии — то это говорит в его пользу. А если нам попадается человек из какого-нибудь полка ВДВ, который участвовал в войне, и его полк, например, отметился в резне под Киевом? Есть основания считать его причастным, да?»
Проще верифицировать истории тех, кто недолго пробыл на фронте или кто сбежал при первой возможности. Сложнее с теми, кто возвращался на фронт несколько раз, например после отпуска или госпиталя, и успел побывать на разных направлениях, говорит Альшанский. Важно понимать и в чем заключались служебные обязанности человека на фронте, добавляет он: «Если он был связистом, то это одна история, а если штурмовиком — то совсем другая».
Верификацию проходят те, кто не сфальсифицировал свою историю, объясняет Альшанский: «Если в биографии человека есть пятна, то он все равно нуждается в помощи и поддержке, потому что он отказался от участия в войне и за это его преследуют. Для нас просто важно понимать, что можно сделать с ним дальше — передать его правозащитникам, которые помогают получать европейские визы, или пристроить его к местным правозащитникам [в Казахстане или Армении]».
У тех, кто подозревается в совершении военных преступлений, шансов на въездные визы нет, как и, скорее всего, у бывших штурмовиков — просто в силу специфики их работы, говорит Альшанский.
«Мы должны обо всем этом говорить, чтобы правозащитники понимали, с кем имеют дело. Процесс работы с дезертирами очень сложный. Сложно проверить человека, найти по нему исчерпывающую информацию, это сопряжено с постоянными рисками. Если условно уважаемая организация начнет помогать дезертиру в получении визы, а потом выяснится, что он причастен к резне в Буче, это будет конец и для этой организации, и для всего этого процесса. Больше ни одна европейская страна не захочет связываться с этой темой», — резюмирует он.
Невозможно гарантировать, что воевавший в Украине российский военный не совершал там военных преступлений, но можно оценить вероятность этого, говорит координаторка InTransit, организации в Германии, которая помогает настроенным против войны россиянам с эвакуацией из России и с оформлением европейских виз.
«В этом и есть суть верификации, — объясняет собеседница Би-би-си (она попросила об анонимности из соображений безопасности). — Это инструмент, который очень помогает в дальнейшей работе и по получению виз и по подаче на убежище. То, что с этими людьми уже была проведена системная проверка специалистами, позволяет МИДу [европейской страны] больше доверять им. Чиновники, которые принимают решения, видят, что его историю уже верифицировали, и у них остается меньше сомнений по поводу этого человека».
Брошенная категория людей
После начала войны некоторые европейские страны, например, Германия и Франция, начали выдавать гуманитарные визы для россиян с антивоенными взглядами, которым грозит преследование на родине, но российские дезертиры не подпадают ни под одну из категорий людей, которые могут ее получить. Оказавшиеся в Европе дезертиры, чьи истории известны благодаря СМИ, обычно попадали туда нелегально или с уже имеющимися проездными документами.
Уже более года правозащитники из разных стран (например, в Германии это организация InTransit, во Франции — правозащитная ассоциация Russie-Libertés) пытаются договориться с европейскими властями о том, чтобы те начали выдавать въездные документы дезертирам с антивоенной позицией, не замешанным в военных преступлениях.
Президент Russie-Libertés Ольга Прокопьева называет дезертиров брошенной категорией людей. Правозащитники, по ее словам, уже год стучатся в разные двери и пытаются разработать хоть какую-то систему для того, чтобы помочь уехать хотя бы тем, кому наиболее опасно находиться в странах ОДКБ и кто не причастен к совершению военных преступлений в Украине.
В прошлом году Национальный суд Франции по вопросам права на убежище (CNDA) постановил, что дезертиры из российской армии и россияне, бежавшие от мобилизации, могут получить в стране статус беженца. Как сообщало AFP в июне 2024 года, с тех пор CNDA предоставил такой статус 102 россиянам, бежавшим от мобилизации, но дезертиров среди них не было. Это объясняется тем, что податься на убежище можно только из самой Франции, а дезертиры не могут добраться до нее без загранпаспортов.
Попытки правозащитников договориться с европейскими властями о визах для российских дезертиров до минувшей весны оставались безуспешными.
«Прощай, оружие»
Постепенно в Казахстане становилось все больше бежавших военных, и с некоторыми из них Антон, уже после верификации, продолжил общаться. «Кто-то хотел податься на убежище, кто-то искал способы легализоваться в Казахстане, кто-то — выехать из него дальше. У нас образовалось коммьюнити, в котором все друг с другом общаются, друг друга знают, помогают советами, по бытовым вопросам», — рассказывает он.
В итоге прошлым летом он и другие дезертиры решили запустить проект «Прощай, оружие», чтобы показать другим российским военным, что у них есть альтернатива участию в войне. В «Прощай, оружие» вошли десять человек, бежавших из армии, а их первой акцией стало видео, на котором они сожгли российскую военную форму с нашитой на ней буквой Z.
«Идея сжечь форму у меня появилась давно. И мы [с другими дезертирами в Казахстане] решили, что почему бы не попробовать ее реализовать и таким образом выступить против войны, показать свое отношение к российской армии и к войне в целом», — объясняет Антон, добавляя, что во время акции они сожгли именно его форму.
Пока что это единственный проект «Прощай, оружие», которые они выложили в интернете. Других акций они не устраивали, потому что продолжали находиться в Казахстане под угрозой задержания и выдворения в Россию, где на всех них заведены уголовные дела.
По данным «Медиазоны» (в России издание признано «иностранным агентом») на август 2024 года, с начала года в российские военные суды поступило около 5,2 тыс. уголовных дел о побеге со службы (самовольное оставление части, до десяти лет лишения свободы) — это больше, чем за весь прошлый год. Всего с начала мобилизации до суда дошло более 13 тыс. дел за отказ от службы (о самовольном оставлении части, о неисполнении приказа и о дезертирстве).
уголовные дела за самоволку
Сейчас в Армении и Казахстане находятся сотни российских дезертиров, говорит Григорий Свердлин (в России объявлен «иностранным агентом»), основатель проекта «Идите лесом», который помогает россиянам избежать участия в войне. При этом обе эти страны нельзя назвать безопасными — и там, и там известны случаи, когда беглых российских военных задерживали российские силовики.
Тем не менее Антон и его коллеги по проекту «Прощай оружие» пытаются информировать россиян о возможности дезертирства — как через журналистов, так и лично тех, кто находится в российских военных частях или на фронте. «Я лично связывался с людьми и пытался убедить их уехать из России. Но люди очень сильно сомневались», — рассказывает Антон.
«Дезертирство — сложное решение, — говорит он. — Я разговаривал с несколькими своими товарищами, которые сейчас в Украине, они не выезжают, потому что просто не видят в этом смысла. Большинство там из-за денег. Некоторые не смогут справиться с тем, что их будут считать предателями, что они не смогут вернуться в Россию. У всех родственники в России, и кто-то не представляет жизнь в другой стране. Многие никогда не были за границей».
«Я общался с другими офицерами из своей части, они прекрасно понимают такой выбор, — продолжает Антон. — Но они больше привязаны к месту, службе. Если человек больше десяти лет провел в армии, ему до пенсии осталось рукой подать и его уже не привлекают к участию в каких-то боевых действиях, то ему действительно проще остаться в армии и дослужить, переждать, чем куда-то ехать и дезертировать».
Уже после побега он переписывался с некоторыми сослуживцами и те, по его словам, писали, что на его месте поступили бы так же: «Они мне говорили, что они всем, кто уезжал, желали не возвращаться туда, и себе желали того же». По его словам, на войне погибло больше половины его взвода.
«Факта дезертирства недостаточно»
В мае этого года стало известно, что Антону и еще пятерым участникам «Прощай, оружие» одобрили европейские въездные документы. «Конечно, это не все дезертиры в Казахстане, но это первый такой массовый случай — сразу шесть человек. Мы начали бороться за это еще в 2022 году, и сейчас, наконец, появились какие-то, пусть и частичные успехи», — говорит Алхастов.
До этого правозащитникам был известен только один случай после начала войны в Украине, когда российский дезертир в Казахстане смог получить европейскую визу и улететь из страны. Этот человек после побега из армии смог освоить новую IT-специальность и нашел работу в Германии. Летом прошлого года он уехал туда по рабочей визе.
Из шестерых человек, которым одобрили въезд этой весной, только один был в Украине — это Антон. Остальные — как и он, кадровые офицеры, плюс двое мобилизованных, рассказывает Алхастов.
Эти шесть случаев — первые небольшие успехи правозащитников, которые работают с европейскими властями по вопросу дезертиров, говорит Прокопьева из Russie-Libertés. Она называет эти случаи исключительными и подчеркивает, что европейским властям во время рассмотрения этих кейсов была важна ярко выраженная последовательная позиция дезертиров, а не только сам факт дезертирства.
К началу октября этого года все шестеро дезертиров, в том числе Антон, добрались до Франции и начали процесс подачи на убежище.
«Число дезертиров растет»
Количество обращений в «Идите лесом» с просьбой помочь дезертировать продолжает расти. В январе 2023 года с такой просьбой обратились 28 военных, спустя год ежемесячное число этих обращений выросло более чем в 10 раз.
«Я никогда не жалел о своем решении уехать, — заключает Антон. — Я понимал, что если я каким-то образом окажусь в России, если меня вывезут или экстрадируют из Казахстана, это все равно будет лучше, чем снова оказаться на территории Украины в составе группировки российских войск».
Семья Антона, по его словам, была категорически против его отъезда из России и теперь относится к нему как к предателю. «Долгие годы я пытался им объяснить, почему я хочу уволиться из армии. Даже после [начала] боевых действий я пытался с ними разговаривать, но безрезультатно», — говорит он.
После побега из армии Антон перестал общаться с мамой и почти со всеми остальными родственниками.
ИСТОЧНИК:
Сайт Русской службы новостей BBC
https://www.bbc.com/russian/articles/clylr5603z4o
ФОТО: Интернет-портал Mgorod.kz
Источник: bureau.kz
